50 дней в туркменских тюрьмах, часть 2: бывшая жительница Ашхабада вспоминает

Гражданка Туркменистана в интервью Правозащитному центру «Мемориал» рассказала об условиях содержания в ИВС МВД и СИЗО в пос. Яшлык. Рассказчица подверглась уголовному преследованию в 2015 году, но вскоре после суда была амнистирована. Ее рассказ содержит немало интересных деталей и ярко передает обстановку коррупции и беззакония, царящую в Туркменистане. В второй части интервью она рассказывает об ужасающих условиях содержания в СИЗО в пос. Яшлык, пытках, беззаконии и коррупции, с которыми сталкиваются узницы туркменских тюрем.

СИЗО в Яшлыке

При­е­ха­ли в Яшлык. Там ста­рое трех­этаж­ное зда­ние. Нача­ли досмотр: под­хо­дят мужи­ки и начи­на­ют тебя щупать от и до. Даже под ниж­нее белье лезут. Я гово­рю: «Не тро­гай там». Жен­щин сре­ди охра­ны я вооб­ще не виде­ла. После того, как обш­мо­на­ли (обыс­ка­ли), закры­ли в «ста­кан­чи­ки» — это такие оди­ноч­ные узкие каме­ры с решет­ча­той две­рью. Сто­ишь, сесть не можешь, если толь­ко на кор­точ­ки. Сте­ны из бето­на, колю­чие, может, спе­ци­аль­но шту­ка­тур­ку так сде­ла­ли. Если обло­ко­тишь­ся – боль­но. Я тогда пол­ная была, кое-как поме­сти­лась, стою, но повер­нуть­ся не могу, сра­зу об сте­ну коря­ба­юсь. Ни воды, ни пищи не дают. Поста­ви­ли баклаж­ку с обре­зан­ным вер­хом, если захо­чешь в туа­лет, и все. Часа четы­ре или пять там стояли.

Когда уже всех обш­мо­на­ли, нас, восемь жен­щин, под­ня­ли на вто­рой этаж — в каран­тин. Мимо всех камер про­ве­ли, одну локал­ку откры­ли, вто­рую… Каме­ра была очень боль­шая. Но там, как и на Жит­ни­ко­ва, нары из арма­ту­ры, тяже­ло на них спать, и нет ни мат­ра­сов, ни поду­шек. В каран­тине дер­жа­ли 12 дней.

Пер­вые два дня к нам никто не при­хо­дил. Воду не дава­ли. Когда про­си­ли пить – дежур­ный сра­зу дает теле­фон и гово­рит: «Зво­ни, пусть тебе заки­нут день­ги, потом про­си, что надо». Пока ты в каран­тине, все сто­ит раз в десять доро­же, чем обыч­но. После каран­ти­на кола все­го 20 мана­тов сто­ит, вода из под кра­на, с пес­ком – 10 (офи­ци­аль­ный курс мана­та состав­лял в то вре­мя 3,5 мана­та за дол­лар США – прим ред.). А так – очень дорого.

Через два дня зашел дежур­ный, при­нес бадью со льдом. Пина­ет тебя, ста­вишь туда ноги, он нали­ва­ет воду, и ты так сидишь. Гово­рит: «Если не хочешь так сидеть, пусть 100 дол­ла­ров заки­нут на теле­фон, тогда раз­ре­шу ноги вынуть». Были дев­чон­ки, кото­рым по восемь лет дали за то, что косяк (само­крут­ка с мари­ху­а­ной) кури­ли. Одну такую он пару раз уда­рил, она сра­зу: «Сей­час мама день­ги отпра­вит, толь­ко не бей­те, пожа­луй­ста». Я гово­рю: «Ты – дура, что ли? Все восемь лет будешь такие день­ги давать?» В общем, я отка­за­лась пла­тить, я – хит­ров­ская (Хит­ров­ка – рай­он Ашха­ба­да – прим. ред.), бое­вая, дер­жа­ла ноги в этом тазу, из-за это­го у меня сей­час левая поч­ка отказывает…

Через два дня нас ста­ли водить на мед­осмотр. Рент­ген сде­ла­ли, взя­ли ана­лиз кро­ви, потом гине­ко­лог в сан­ча­сти Майя Ата­ев­на, ее все зна­ют, спра­ши­ва­ла, какие боляч­ки есть, непе­ре­но­си­мость и т.д.

Про­шло уже боль­ше 10 дней. В сан­ча­сти в каби­не­те рент­ге­но­ло­га я уви­де­ла, что сюда чинов­ни­ков при­вез­ли, с кото­ры­ми мы были на Жит­ни­ко­ва. Один раз я пой­ма­ла момент, когда они выхо­ди­ли купать­ся… У них же в СИЗО сво­бод­ное хож­де­ние, они часто ходи­ли туда-сюда. Про­шу: «Чары (это быв­ший зам­ми­ни­стра энер­ге­ти­ки), нас не выпус­ка­ют с каран­ти­на, помо­ги, пожа­луй­ста». Он гово­рит: «Не пере­жи­вай, сей­час все сде­ла­ем». И часа через два-три нас раз­ве­ли по камерам.

Новая хата (каме­ра) была два с поло­ви­ной на три с поло­ви­ной мет­ра. Нас было десять жен­щин. Сто­я­ли двух­этаж­ные нары, все заня­ты. Уже не арма­ту­ра, а плос­кие желез­ные листы. Меж­ду нар оста­ет­ся малень­кий сво­бод­ный квад­ра­тик. Там мы сте­ли­ли про­стынь и куша­ли. От вхо­да, если сра­зу пово­ра­чи­ва­ешь нале­во, пье­де­сталь­чик бетон­ный и дыр­ка-туа­лет. Там же умы­валь­ник — баклаж­ка при­креп­ле­на с водой. Кра­нов, труб – ниче­го нет. Я спра­ши­ваю: «Как же вы без воды?» А они объ­яс­ня­ют, что еще во вре­ме­на Ния­зо­ва про­ку­рор­ша, кото­рая сей­час сама отбы­ва­ет срок в Таша­у­зе (Кур­бан­биби Ата­д­жа­но­ва — гене­раль­ный про­ку­рор Турк­ме­ни­ста­на, аре­сто­ва­на на засе­да­нии Каби­не­та Мини­стров 25 апре­ля 2006 года – прим ред.), один раз при­е­ха­ла с про­вер­кой, и гово­рит: «Вы что им тут рай созда­ли? Они купа­ют­ся пря­мо. Отрежь­те все кра­ны». И отре­за­ли. К ее име­ни заклю­чен­ные до сих пор руга­тель­ства раз­ные добавляют.

Все­го у нас на вто­ром эта­же воз­ле сан­ча­сти — от локал­ки до локал­ки – было 12 камер, в один­на­дца­ти — жен­щи­ны и одна – пустая. Все­го зна­чит в СИЗО 100–120 жен­щин. Пом­ню, одна была бере­мен­ной на вось­мом меся­це. А сколь­ко муж­чин – не знаю, очень мно­го. В основ­ном там были этап­ни­ки (осуж­ден­ные, ожи­да­ю­щие эта­па). Неко­то­рые муж­ские каме­ры были огром­ные, с трех-четы­рех­этаж­ны­ми нарами.

Про­гул­ки — раз в неде­лю. Небо в клет­ку, вокруг — бетон. Когда нас вели на про­гул­ку в дру­гое кры­ло, мужи­ков, кото­рые воз­вра­ща­лись в каме­ры, били дубин­кой по ногам, что­бы они быст­ро сели на кор­точ­ки, руки за голо­ву и лицом к стене.

Каж­дый день в шесть утра после подъ­ема повер­ка. Потом воду дают, одну баклаж­ку в день на чело­ве­ка. Пяти­лит­ро­вая баклаж­ка, мут­ная вода с пес­ком, хочешь – мой­ся или пей. Еще в туа­ле­те надо смы­вать, воня­ет же, жара, сен­тябрь месяц. Балан­ду раз­но­си­ли не сол­да­ты, а моло­дые ребя­та, осуж­ден­ные за дра­ку, они жда­ли амнистии.

Из окна сквозь решет­ку виден внут­рен­ний двор, где про­гул­ки или ведут на сви­да­ния. Рядом что-то ЛТПш­ни­ки стро­и­ли. Спра­ши­ваю дев­чо­нок: «Что это?» Это, гово­рят, новый СИЗО, в 2016 году на День фла­га откры­тие долж­но быть. Обе­ща­ют, что там и вода будет, и мат­ра­сы, как в новой коло­нии в Дашо­гу­зе. Но мы не верим. Может пере­се­лят на два-три дня, про­вер­ка прой­дет и сно­ва сюда вернут.

Ста­ла узна­вать, что с помыв­кой. В каран­тине нель­зя было. А здесь, как ока­за­лось, жен­щин пола­га­ет­ся водить в душ раз в две неде­ли. За пол­то­ра меся­ца я в «бане» толь­ко два раза была. «Баня» — напро­тив каби­не­та началь­ни­ка на пер­вом эта­же. Раз­де­ва­ешь­ся в пред­бан­ни­ке, захо­дишь – там ста­рый поби­тый кафель, режет ноги об ост­рые края. Все­го 12 душе­вых, но рабо­та­ли из них две, а еще в одной толь­ко холод­ная вода шла. Напор сла­бый. Голо­ву намы­лишь, а смыть тяже­ло, вода по чуть-чуть капа­ет. Поэто­му в бане начи­на­лись дра­ки, кому пер­вым идти. Я все­гда шла в холод­ный душ, пото­му что мне жар­ко, я пол­ная была, про­сто под душем сто­я­ла и все.

Когда в каме­ре куша­ем, тес­но, туа­лет пря­мо тут же, запах, непри­ят­но, одним сло­вом. Одна­жды мы про­стынь порва­ли и пове­си­ли на верев­ке как зана­вес­ку, отде­лив туа­лет. Мат­ра­цы поло­жи­ли на пол, что­бы на бетоне не сидеть. Дежур­ный при­шел, еду пере­вер­нул, сорвал про­стынь, еще нас всех избил за это — мол, не поло­же­но. Гово­рит: «Один пусть жрёт, а дру­гой — срет, так вы здесь буде­те жить». Я гово­рю: «За что?» Он в ответ: «Не надо про­да­вать тра­ма­дол» (опио­ид­ный аналь­ге­тик, в Турк­ме­ни­стане вклю­чен в спи­сок нар­ко­ти­че­ских веществ – прим. ред). А у меня вооб­ще дру­гая ста­тья. Но когда им воз­ра­жа­ешь, начи­на­ют бить.

В дру­гой раз дежур­ный под­хо­дит и спра­ши­ва­ет: «У кого есть сто дол­ла­ров? Если — ни у кого, выби­рай­те сами, кто пой­дет на рейс». Я спра­ши­ваю у дев­чо­нок: «Рейс — это что такое?» Они мне: «Не зна­ешь что ли? Там в киль­ды­мах (отдель­ная каме­ра для при­ви­ле­ги­ро­ван­ных заклю­чен­ных) вни­зу быв­шие мини­стры сидят. Ночью видео­ка­ме­ры отклю­ча­ют после отбоя и к ним баб водят. Надо запла­тить сто дол­ла­ров, если не хочешь идти». Я гово­рю: «У меня ста дол­ла­ров нет, но я не пой­ду нику­да, пусть меня отве­дут толь­ко, посмот­рим, что будет». Потом так полу­чи­лось, что в СИЗО какая-то комис­сия при­шла, до меня и еще двух дев­чо­нок оче­редь, сла­ва Богу, не дошла.

На сви­да­ния мама при­хо­ди­ла. Там за всё мини­маль­ная став­ка сто бак­сов. У меня сын малень­кий, ещё годи­ка не было. Мама запла­ти­ла, пере­да­ла его мне подер­жать немно­го через око­шеч­ко в бетон­ной стене. Потом про­шла в ком­на­ту для сви­да­ний. Там теле­фон, стек­ло, про­дол (кори­дор) мень­ше мет­ра шири­ной, посто­ян­но мусор (охран­ник) туда-сюда ходит. Затем сно­ва стек­ло и вто­рая труб­ка. Там мы с мамой и раз­го­ва­ри­ва­ли через труб­ку. Стек­ла эти выти­ра­ли мыль­ны­ми сал­фет­ка­ми, остав­ля­ли их мут­ны­ми, пло­хо вид­но из-за это­го. Может спе­ци­аль­но это дела­ли, не знаю.

Пере­да­чи раз­ре­ша­ли, но, напри­мер, кол­ба­су раз­ре­за­ли ножом. А в Турк­ме­ни­стане в сен­тяб­ре жара, через два дня она тух­нет без холо­диль­ни­ка. Но, про­си – не про­си, над­ре­за­ют, мол, надо про­ве­рить, вдруг там внут­ри что-то. Или гово­рят: «Дай сто мана­тов, тогда не будем резать». За пере­вес – 50 мана­тов за лиш­ний кило­грамм тре­бо­ва­ли. А у нас в каме­ре, в основ­ном — за нар­ко­ти­ки, им ни сви­да­ний, ни пере­дач не давали.

Когда холод начал­ся, при­шли и вме­сто сте­кол паке­ты с дере­вяш­ка­ми вста­ви­ли. Мерз­нешь? Ниче­го, это тебе не дом. Оде­я­ло дают воню­чее после мужи­ков. Хочешь чистое? 20 мана­тов. Сига­ре­ты пре­зи­дент запре­тил в том году, тоже цену под­ня­ли. Я толь­ко успе­ва­ла маме зво­нить: пере­ве­ди день­ги на тот номер, на этот. Труд­но про все это спо­кой­но рассказывать.

Попыт­ка полу­чить пока­за­ния под пытками

Несколь­ко раз меня по ночам вытас­ки­ва­ли на допро­сы и запу­ги­ва­ли, мучи­ли по раз­но­му. Был такой из опер­ча­сти… Зва­ли Ход­жа, тол­стый, здо­ро­вый, раз в три дня дежу­рил. Он меня вызы­вал отдель­но по ночам – не в каби­нет, а в пустую каме­ру. С ним еще двое. Све­тиль­ник направ­ля­ет в лицо, откры­ва­ет неболь­шой дере­вян­ный чемо­дан­чик, под­клю­ча­ет про­во­да к паль­цам и длин­ную игол­ку под­но­сит. Пытал током, два-три раза за ночь. Я пада­ла и теря­ла созна­ние, не знаю, сколь­ко вре­ме­ни про­шло. Они на меня воду лили, что­бы в чув­ство при­ве­сти. Ожо­ги оста­ва­лись. Один раз к сту­лу при­вя­за­ли, что­бы лег­че под­ни­мать с пола было. Но это все ночью, пото­му что в шесть утра подъ­ем, меня до повер­ки уже обрат­но заводили.

Ход­жа тре­бо­вал: «Назо­ви гаиш­ни­ка, через кото­ро­го ты пра­ва дела­ла. Тебя рай­он­ный хяким (гла­ва адми­ни­стра­ции) с ним позна­ко­мил? Мы зна­ем, ты вме­сте с ним и квар­ти­ры для работ­ни­ков хяким­ли­ка (адми­ни­стра­ции) дела­ешь. Сознай­ся и вый­дешь по амни­стии. Если не напи­шешь, я все рав­но тебя в покое не остав­лю. Тебе залет (новое уго­лов­ное дело) сде­лаю. У тебя дома еще раз обыск сде­ла­ют и най­дут нар­ко­ти­ки. По амни­стии не вый­дешь». У него какие-то мои «пока­за­ния» уже зара­нее отпе­ча­та­ны были на турк­мен­ском, что в них – не знаю, нуж­но было толь­ко вни­зу напи­сать «С моих слов запи­са­но вер­но» и расписаться.

При пер­вом допро­се Ход­жа гро­зил сына в дет­дом отпра­вить. На вто­ром гово­рит: «Сына у тво­ей мамы уже забра­ли, сда­ли в Дом малют­ки, боль­ше у тебя ребен­ка нет».

Я ему все­гда отве­ча­ла: «Вый­ду – не вый­ду, не ты реша­ешь. Ты кто такой? Навер­ху Бог есть…».

Почти две неде­ли он меня мучил. Потом на сви­да­ние при­шла мама, я ей по-армян­ски и жеста­ми дала понять, на кого ей нуж­но вый­ти, у меня же свя­зи были. Она на этих людей вышла, запла­ти­ла, и меня в киль­дым спустили.

Киль­дым – это как VIP-каме­ра. Боль­шая по раз­ме­ру, там есть холо­диль­ник, теле­ви­зор, кро­вать мяг­кая, турк­мен­ские ков­ры… Фор­маль­но — это ком­на­та для дли­тель­ных сви­да­ний. Но сви­да­ний там не дава­ли. В локал­ке за каби­не­том началь­ни­ка СИЗО на пер­вом эта­же были три киль­ды­ма: два муж­ских и один, где меня дер­жа­ли.  Киль­дым сто­ил 500 дол­ла­ров в месяц с чело­ве­ка. Вме­сте со мной там была быв­шая любов­ни­ца осуж­ден­но­го мини­стра, ее про­ве­ли подель­ни­цей по его делу. Когда при­хо­ди­ли про­вер­ки из мини­стер­ства или про­ку­ра­ту­ры, нас с ней под­ни­ма­ли в общую каме­ру, ведь киль­ды­мов офи­ци­аль­но нет, потом – возвращали.

Один раз вме­сте с мамой на сви­да­ние при­шел чело­век из хяким­ли­ка (рай­он­ной адми­ни­стра­ции), обна­де­жил: «Мы все зна­ем про тебя, не пере­жи­вай, в амни­стию будешь дома». Я не вери­ла тогда.

Изби­е­ние после раз­го­во­ра с началь­ни­ком СИЗО

Одна­жды меня вызвал началь­ник СИЗО, стал спра­ши­вать: «Кто ты такая? Отку­да зна­ешь этих гаиш­ни­ков?» Я повто­ряю: «Нико­го не знаю, я — мошен­ни­ца, всех обма­ну­ла». Он мне: «Если домой к сыну хочешь, я тебе дам бума­гу, ты про­чи­тай и под­пи­ши. Обе­щаю, что тогда вый­дешь в амни­стию». Текст был на турк­мен­ском напе­ча­тан, свер­ху заго­ло­вок «душун­ду­руш» (объ­яс­ни­тель­ная), не знаю, что там было.

Я ему гово­рю: «Послу­шай, баш­лык (началь­ник). Ты зна­ешь, где я рабо­та­ла. Сей­час нача­ло октяб­ря. Спис­ки амни­сти­ро­ван­ных к вам при­хо­дят еще в кон­це сен­тяб­ря. Неуже­ли, если меня нет в спис­ках, после моей под­пи­си ты пой­дешь к пре­зи­ден­ту и попро­сишь доба­вить мое имя? Не тро­гай меня, я все рав­но ниче­го не ска­жу. И про здеш­ние дела тоже нико­му не буду гово­рить: сколь­ко денег я даю тво­им дежур­ным за баклаж­ку холод­ной воды и другое».

Он сде­лал вид, что удив­лен: «А что, здесь так, что ли?»

– «Раз­ве ты не зна­ешь? Они сами нам гово­рят, что с каж­до­го ты про­сишь по тыся­че дол­ла­ров в месяц».

– «Ай, ты слиш­ком мно­го раз­го­ва­ри­ва­ешь, на этап пойдешь».

– «Не име­е­те пра­ва. Ско­ро амни­стия, а эта­па до амни­стии не бывает».

За такой дерз­кий раз­го­вор я потом полу­чи­ла, ночью в тот же день меня изби­ли хоро­шень­ко. После отбоя заве­ли в пустую каме­ру, там голые нары, ложишь­ся лицом вниз, закры­ва­ешь голо­ву рука­ми, и они по икрам и пят­кам бьют дубин­ка­ми. У меня до сих пор кое-где пят­на на коже, на кости — вмя­ти­на чуть-чуть. Опять тре­бо­ва­ли назвать име­на, с кем связана.

На сле­ду­ю­щий день сно­ва силь­но изби­ва­ли. Трое их там было. При этом угро­жа­ли, гово­ри­ли раз­ные гнус­но­сти, повто­рять не буду. В какой-то момент я не выдер­жа­ла и ска­за­ла: «Если ты сде­ла­ешь то, чем гро­зишь, я вый­ду из тюрь­мы, тебя най­ду, из тво­их глаз шур­пу (наци­о­наль­ный суп) сва­рю и тебя есть застав­лю». Дежур­ный разо­злил­ся, взял уже не дубин­ку, а желез­ную арма­ту­ру, и один раз силь­но уда­рил меня по спине. Потом в кар­цер отправил.

В ту же ночь у меня кро­во­те­че­ние откры­лось, мне пло­хо ста­ло. Они испу­га­лись. Вызва­ли Майю Ата­ев­ну, она — дежур­ный гине­ко­лог, в сан­ча­сти укол вика­со­ла мне сде­ла­ла, что­бы кровь оста­но­вить. Я потом от него ходи­ла не знаю, какая. Еще что-то дала, сухой чер­ный чай тоже, про­сто жуй, гово­рит, он с кро­вью что-то дела­ет. Я ее попро­си­ла: «Вы мою маму зна­е­те, позво­ни­те ей утром, она вам день­ги отпра­вит, выве­ди­те меня на боль­ни­цу, если мож­но». Она пошла к дежур­но­му, кото­рый меня бил, гово­рит: «У нее кро­во­те­че­ние, она может уме­реть». А он в ответ: «Ай, пусть уми­ра­ет, у нее язык слиш­ком длинный».

В общем, Майя Ата­ев­на меня при­ве­ла в себя, где-то дня три я у неё лежа­ла на кушет­ке в при­ем­ной. Поче­му в при­ем­ной? При сан­ча­сти есть две каме­ры для боль­ных, но в обе­их дер­жа­ли быв­ших мини­стров. Она гово­рит: я этих бога­тых мужи­ков не могу пере­дви­нуть нику­да, каж­дый из них за место платит.

Вна­ча­ле я кри­ча­ла: «Пусти­те меня к началь­ни­ку». Хоте­ла пока­зать, что его дежур­ные дела­ют. Про­си­ла бума­гу, что­бы напи­сать жало­бу, про­си­ла, что­бы засви­де­тель­ство­ва­ли кро­во­те­че­ние. Майя Ата­ев­на ниче­го мне не дала, ска­за­ла: «Деточ­ка, я хочу жить, хочу даль­ше рабо­тать. Ради Алла­ха, пожа­луй­ста, про­шу – мол­чи, ты ско­ро вый­дешь по амни­стии, я спи­сок смот­ре­ла. А то сей­час тебе под­ки­нут что-нибудь, рас­кру­тят (сфаб­ри­ку­ют дело), убьют тебя. Ты не зна­ешь, что здесь за мир такой – это очень страш­ный мир. Тихо сиди, нику­да не лезь». Я ска­за­ла: «Лад­но».

Про­дол­же­ние следует …