Ашхабадский пленник

Газета «Время новостей» публикует первое интервью в российской прессе с бывшим советским журналистом, а ныне гражданином США, обвиненным в подготовке покушения на президента Туркмении и вырвавшимся на волю после пяти месяцев заключения в туркменской тюрьме. Леонид Комаровский в конце 80-х годов организовал популярную телепрограмму «Прожектор перестройки», в 90-е годы эмигрировал в США, стал бизнесменом, один из его партнеров -- туркменский предприниматель Гуванч Джумаев. С 57-летним Леонидом Комаровским на днях в Нью-Йорке встречался обозреватель газеты «Время новостей» Аркадий Дубнов.

– Я при­ле­тел в Ашха­бад в суб­бо­ту в ночь на 23 нояб­ря 2002 года. Вече­ром в вос­кре­се­нье, 24 нояб­ря, мы пошли на день рож­де­ния к пле­мян­ни­це Гуван­ча Джу­ма­е­ва, мое­го близ­ко­го дру­га и парт­не­ра по биз­не­су, в доме кото­ро­го я жил все­гда, при­ез­жая в Ашха­бад. После это­го начал­ся отсчет сут­кам, в тече­ние кото­рых была совер­ше­на гигант­ская про­во­ка­ция в отно­ше­нии целой стра­ны. Кем и как она была совер­ше­на, я сей­час рас­ска­зать не могу.

– А когда сможете?

– Я сей­час закан­чи­ваю кни­гу о том, что реаль­но слу­чи­лось в Ашха­ба­де рано утром 25 нояб­ря. Газет­ное интер­вью не поз­во­ля­ет в пол­ной мере рас­ска­зать все, как было, а рас­ска­зы­вать часть — зна­чит под­вер­гать людей страш­но­му рис­ку. Фор­мат кни­ги поз­во­ля­ет объ­яс­нить все в дета­лях, по секун­дам рекон­стру­и­ро­вать ситу­а­цию. Тогда мож­но будет сооб­щить и о геро­ях, и о него­дя­ях — и тех и дру­гих нема­ло в этой жут­кой исто­рии, может быть, пока самой боль­шой фаль­си­фи­ка­ции XXI века. Сей­час же про­шу исклю­чить из наше­го интер­вью отре­зок вре­ме­ни от 21 часа 24 нояб­ря до 8 утра 25 нояб­ря. Могу ска­зать толь­ко, что в 8 утра 25 нояб­ря и я, и Гуванч Джу­ма­ев уже спа­ли в соб­ствен­ных посте­лях в его доме. В это же вре­мя в ашха­бад­ском доме, где оста­но­вил­ся нака­нуне Борис Шихму­ра­дов (быв­ший вице-пре­мьер Турк­ме­нии, объ­яв­лен­ный глав­ным орга­ни­за­то­ром поку­ше­ния на Турк­мен­ба­ши. — Ред.), нахо­ди­лись и осталь­ные люди, кото­рым потом было предъ­яв­ле­но обви­не­ние в покушении.

– Что же вы гото­вы рас­ска­зать уже сегодня?

– В 17 часов 25 нояб­ря я услы­шал по «Мая­ку», что в 7 часов 14 минут утра на Ния­зо­ва было совер­ше­но поку­ше­ние. А в 18 вече­ра Гуван­чу позво­ни­ли и попро­си­ли его прий­ти в мини­стер­ство наци­о­наль­ной без­опас­но­сти (МНБ). Посколь­ку его туда посто­ян­но дер­га­ли, то никто не уди­вил­ся. Гуванч надел ботин­ки и пошел в МНБ. В восемь вече­ра он позво­нил и гово­рит: «Я, навер­ное, здесь оста­нусь. Боль­ше ниче­го не могу ска­зать». А потом при­шли какие-то люди и ста­ли допра­ши­вать его сына Тиму­ра. Я не пони­мал, что про­ис­хо­дит. Мы все, вклю­чая отца и мать Гуван­ча, сиде­ли по-турк­мен­ски, на ков­ре и пили чай. Я спу­стил­ся вниз и уви­дел, как сле­до­ва­те­ли сидят и что-то едят на кухне — види­мо, про­го­ло­да­лись, рабо­та тяже­лая. Меня уви­де­ли: «А вы чё тут дела­е­те?» — «Да ниче­го, живу я здесь». — «А мож­но ваши доку­мен­ты?» — «Да, пожа­луй­ста». Дал им свой аме­ри­кан­ский пас­порт, общал­ся с ними по-рус­ски. Они посмот­ре­ли, гово­рят: «Все нор­маль­но, толь­ко заре­ги­стри­руй­тесь». Но сде­лать это я не успел: ночь на 26‑е я еще про­вел в сво­ей посте­ли, а 26 нояб­ря меня уже арестовали.

– А поче­му, зная, что Джу­ма­е­ва уже аре­сто­ва­ли, вы не попы­та­лись скрыться?

– А зачем? Если бы я чув­ство­вал себя вино­ва­тым, то, конеч­но, побе­жал бы к себе в аме­ри­кан­ское посоль­ство. Но я не чув­ство­вал вины…

– Итак, 26-го вас забрали…

– Да, глу­бо­кой ночью. Меня выта­щи­ли на ули­цу, и я с удив­ле­ни­ем уви­дел, как чуть ли не из окон сосед­не­го дома, с дере­вьев посы­па­лись опе­ра­тив­ни­ки, чело­век пят­на­дцать. Меня выво­лок­ли без нос­ков, я толь­ко успел натя­нуть на себя какие-то лег­кие брю­ки, типа пижам­ных, и курт­ку. И меня повез­ли во внут­рен­нюю тюрь­му МНБ. Я сра­зу отка­зал­ся с ними сотруд­ни­чать, ска­зал, что буду раз­го­ва­ри­вать толь­ко после того, как при­дет аме­ри­кан­ский кон­сул. А они: «Зачем тебе кон­сул?» — «Я аме­ри­кан­ский граж­да­нин и дол­жен знать, что мне мож­но делать, а что нель­зя. А вдруг по аме­ри­кан­ским зако­нам нель­зя сотруд­ни­чать с сек­рет­ной поли­ци­ей дру­гой стра­ны?» Смеш­но, но это сра­бо­та­ло! Сле­до­ва­те­ли поскри­пе­ли зуба­ми и отпра­ви­ли меня в оди­ноч­ку, где я сра­зу объ­явил голо­дов­ку. Сколь­ко дней это было — пять, шесть — ска­зать не могу, счет вре­ме­ни теря­ет­ся — свет в каме­ре нико­гда не выклю­чал­ся. Спу­стя неде­лю появи­лась Джен­ни­фер Холл, аме­ри­кан­ский кон­сул. Я ей ска­зал, что ника­ких обви­не­ний не при­знаю. А к тому вре­ме­ни мне уже их предъ­яви­ли: сна­ча­ла обви­ни­ли в напа­де­нии на како­го-то мили­ци­о­не­ра, а спу­стя три дня предъ­яви­ли целый букет: хра­не­ние и кон­тра­бан­да ору­жия, кон­тра­бан­да и рас­про­стра­не­ние нар­ко­ти­ков, неза­кон­ный пере­ход гра­ни­цы, орга­ни­за­ция пре­ступ­но­го сооб­ще­ства, не гово­ря уже о поку­ше­нии на Турк­мен­ба­ши. Я попы­тал­ся выяс­нить, как я мог орга­ни­зо­вать пре­ступ­ное сооб­ще­ство за те сут­ки с неболь­шим, что нахо­дил­ся в Ашха­ба­де, но никто это­го объ­яс­нять не стал. Впро­чем, как ока­за­лось, я им был нужен совсем для дру­го­го. В тече­ние меся­ца, пока они лови­ли Шихму­ра­до­ва, они мне в тюрь­ме все вре­мя гово­ри­ли, что он скры­ва­ет­ся в аме­ри­кан­ском посоль­стве в Ашха­ба­де и что они меня на него обме­ня­ют. «Ребя­та, — гово­рю я им, — вы что? Да аме­ри­кан­цы даже соба­ку на кош­ку не поме­ня­ют, а уж чело­ве­ка, кото­ро­му гро­зят страш­ной карой, тем более!» «Зна­чит, — гово­рят они, — ты не нужен Аме­ри­ке либо ты не аме­ри­ка­нец! И мы тебя здесь будем укла­ды­вать». А через месяц, когда он ока­зал­ся у них в руках — это про­изо­шло 25 декаб­ря, — они вооб­ще успо­ко­и­лись: Шихму­ра­дов в клет­ке, и Ния­зо­ву об этом доло­же­но. Все.

При аре­сте у меня изъ­яли день­ги — там было око­ло 200 дол­ла­ров и восемь кар­то­чек. Несколь­ко было дебе­то­вых, а осталь­ные — кре­дит­ные. Где-то в фев­ра­ле при­бе­га­ет ко мне началь­ник отде­ла по соблю­де­нию закон­но­сти ген­про­ку­ра­ту­ры Туркмении.

– Фами­лию помните?

– Конеч­но! Дже­мал Кара­е­ва. Пока­зы­ва­ет мне мои кар­точ­ки и спра­ши­ва­ет: «Это что?» Я гово­рю: «Кре­дит­ные кар­точ­ки» — «А как ими поль­зо­вать­ся?» Я объ­яс­нил ей все про­сто и подроб­но: она, ока­зы­ва­ет­ся, поня­тия не име­ла, что такое пла­сти­ко­вые день­ги, как рабо­та­ет миро­вая финан­со­вая систе­ма. И тут она заин­те­ре­со­ва­лась: «А сколь­ко у вас денег на кар­точ­ке?» Объ­яс­нил, что у каж­дой кар­точ­ки — свой лимит, у меня — от 10 до 100 тыс. дол­ла­ров. Тут она ожи­ви­лась необы­чай­но. «А мож­но день­ги с них снять?» — «Конеч­но, мож­но. Суешь в бан­ко­мат, нажи­ма­ешь циф­ро­вой код — и тебе дают день­ги» — «Так, назо­ви­те циф­ры. Мы сей­час будем день­ги отту­да сни­мать!» Я обал­дел: «С какой ста­ти?» — «Но вы же иде­те по ста­тье, по кото­рой преду­смат­ри­ва­ет­ся кон­фис­ка­ция иму­ще­ства!» Я спро­сил: «А где при­го­вор суда?» И страш­но ее огор­чил, ска­зав, что ни одно­го пин-кода не пом­ню. Пред­став­ля­е­те себе уро­вень юрис­пру­ден­ции в стране, где люди, при­став­лен­ные кон­тро­ли­ро­вать соблю­де­ние зако­нов, соби­ра­ют­ся гра­бить вас средь бела дня?

А вооб­ще дол­жен ска­зать, что турк­мен­ская про­ку­ра­ту­ра име­ет пря­мую заин­те­ре­со­ван­ность в кон­фис­ка­ции иму­ще­ства обви­ня­е­мых. Еще за месяц до суда вся про­ку­ра­ту­ра езди­ла на кон­фис­ко­ван­ных маши­нах участ­ни­ков это­го «заго­во­ра». Меня вози­ли на допрос на машине, при­над­ле­жа­щей отцу Джу­ма­е­ва, — я ее хоро­шо знаю.

Кон­фис­ко­ва­ли все, что мог­ли. Выгна­ли людей из домов на ули­цу. Сын Джу­ма­е­ва нака­нуне все­го это­го купил жене квар­ти­ру, так ее заста­ви­ли напи­сать заяв­ле­ние, что она абсо­лют­но доб­ро­воль­но отда­ет ее госу­дар­ству, а сама с дву­мя малень­ки­ми детьми будет жить на ули­це. Повто­ряю: все это было до суда. Зам­на­чаль­ни­ка след­ствен­но­го управ­ле­ния похва­стал­ся мне, что про­ку­ра­ту­ре по турк­мен­ско­му зако­ну поло­же­но 50% от конфискованного.

– А как быть с при­зна­ни­я­ми, кото­рые вы сде­ла­ли в тюрь­ме и кото­рые были пока­за­ны по теле­ви­де­нию, в том чис­ле и рос­сий­ско­му? Вы там кае­тесь в жут­ких пре­ступ­ле­ни­ях, сла­ви­те вели­ко­го Турк­мен­ба­ши и кля­не­тесь про­слав­лять ведо­мый им к «золо­то­му веку» Туркменистан.

– О мно­гих сво­их заяв­ле­ни­ях я узнал толь­ко спу­стя пару меся­цев после того, как они были сде­ла­ны. Я поня­тия о них не имел, пока мне их не пока­за­ли там, в про­ку­ра­ту­ре. Меня в МНБ три раза коло­ли, и что после это­го про­ис­хо­ди­ло, не помню.

– Но как это про­ис­хо­ди­ло, помните?

– Доволь­но про­сто. Дава­ли по поч­кам, я падал в спе­ци­аль­ное крес­ло, наде­ва­ли на голо­ву шер­стя­ную шап­ку без про­ре­зей для глаз, так, что я ниче­го не видел, плот­но при­жи­ма­ли руку — и в вену… У меня еще пло­хие вены, а там — не силь­ные спе­ци­а­ли­сты, не сра­зу попа­да­ли. После уко­лов была стра­шен­ная гема­то­ма — несколь­ко недель не про­хо­ди­ла. Когда потом мне дали адво­ка­та, я улу­чил момент и пока­зал локоть: «Вот, смот­ри, меня колют каким-то пси­хо­тро­пом. Если есть воз­мож­ность, пере­дай­те, что я не отве­чаю за то, что тут наговорил».

– То есть вы абсо­лют­но не помни­те, что заявляли?

– Конеч­но. Более того, когда мне пока­за­ли бума­ги, кото­рые я там под­пи­сы­вал, я почти не узнал свой почерк — настоль­ко он был неуве­рен­ный. Это были заяв­ле­ния в офис ком­па­нии спут­ни­ко­вой свя­зи в Москве. Дело в том, что я при­вез в Ашха­бад два спут­ни­ко­вых теле­фо­на — один для себя, один для дру­зей, по их прось­бе: в Турк­ме­нии связь же отвра­ти­тель­ная. И, види­мо, они под­го­то­ви­ли заяв­ле­ние за моей под­пи­сью в офис, что­бы полу­чить рас­пе­чат­ки звон­ков. Может, мне еще и какие-то дру­гие бума­ги дава­ли под­пи­сы­вать — не знаю.

Когда во вре­мя след­ствия мы ока­зы­ва­лись вме­сте со все­ми аре­сто­ван­ны­ми в одном закут­ке в ген­про­ку­ра­ту­ре, мы усло­ви­лись гово­рить все, что потре­бу­ют сле­до­ва­те­ли. «Леня, — гово­ри­ли они, — тебя обя­за­тель­но выпу­стят, ты аме­ри­кан­ский граж­да­нин. Поэто­му гово­ри что угод­но, под­пи­сы­вай что угод­но — толь­ко вый­ди и рас­ска­жи, что с нами тут дела­ют». Они все были изби­ты. Если меня пере­ста­ли мор­до­вать через месяц, то их изби­ва­ли все вре­мя. Пар­ню 23 лет, сидев­ше­му потом со мной в каме­ре, отби­ли поч­ки, раз­би­ли ноги, выби­ли зубы. Голо­ва — кро­ва­вое меси­во, он уже вооб­ще ниче­го не сооб­ра­жал. Он уже был не человек…

– А вас как били?

– Заво­дят в пыточ­ную, там спе­ци­аль­ная ком­на­та есть, — кто-то сза­ди дуби­ной по поч­кам, по голо­ве. Ты пада­ешь. Свер­ху на тебя наде­ва­ют стул так, что ты ока­зы­ва­ешь­ся меж­ду нож­ка­ми, сни­ма­ют ботин­ки и дуба­сят дере­вян­ной дубин­кой по пят­кам. Но меня хотя бы элек­три­че­ством не пыта­ли. А осталь­ных — элек­тро­да­ми к моч­кам ушей, к поло­вым орга­нам… И при этом, гово­рят, очень веселились.

Со мной весе­ли­лись по-дру­го­му. Послед­ние два меся­ца посе­ли­ли в каме­ру с иран­цем. «Вот, — гово­рят, — Аме­ри­ка с Ира­ном ссо­рят­ся, пусть тебя потом ЦРУ в Шта­тах пытает».

– А ира­нец-то по како­му делу?

– О‑о… Это смеш­ная исто­рия. Ира­нец Кур­бан Ата­бай, 42 лет, турк­мен по про­ис­хож­де­нию, не бед­ный. Наслу­шав­шись Турк­мен­ба­ши, взял и при­вез в Ашха­бад мра­мо­ра на 360 тыс. долл. для отдел­ки зда­ний. Мра­мор упо­тре­би­ли в дело, а когда он при­шел за день­га­ми, его посла­ли куда подаль­ше. А ира­нец сна­ча­ла подал в суд, и самый спра­вед­ли­вый в мире турк­мен­ский суд поста­но­вил выпла­чи­вать ему по 40 дол­ла­ров ком­пен­са­ции еже­ме­сяч­но. Пред­став­ля­е­те? На 750 лет исто­рия. Ира­нец пошел на базар, купил за 400 бак­сов аме­ри­кан­ский шести­за­ряд­ный револь­вер «Коб­ра», при­шел к госчи­нов­ни­ку, кото­ро­му он мра­мор постав­лял, при­ста­вил ему к баш­ке писто­лет и гово­рит: «Отда­вай мои день­ги!» Тот испу­гал­ся: «Сей­час у меня денег нет, при­хо­ди зав­тра!» Ира­нец, про­стой как хозяй­ствен­ное мыло, при­шел зав­тра, тут его и повя­за­ли. Его пыта­ли око­ло полу­то­ра меся­цев. Когда я уви­дел его впер­вые, то про­сто испу­гал­ся. На щеке у него был огро­мен­ный жел­вак, раз­ме­ром с дыню, от систе­ма­ти­че­ских изби­е­ний и пыток элек­три­че­ством. Он мне еще рас­ска­зал, как его в каме­ре раз­ме­ром метр на метр под­ве­си­ли за свя­зан­ные наруч­ни­ка­ми руки к потол­ку так, что он мог толь­ко-толь­ко нос­ка­ми касать­ся пола. И так он про­ви­сел три дня. Не пил, не ел. Его толь­ко раз в сут­ки выпус­ка­ли в туа­лет на 15 минут.

– А чего от него хотели?

– Вот и я его спра­ши­вал. А он гово­рит: «Ну как? Они меня нака­зы­ва­ли таким обра­зом». Ему дали 25 лет, из них 5 лет в кры­той тюрь­ме, где самый жест­кий режим. Что же каса­ет­ся пыток, то это типич­но. Вы бы виде­ли Баты­ра Бер­ды­ева, быв­ше­го мини­стра ино­стран­ных дел Турк­ме­нии. Мужи­ку чуть боль­ше соро­ка, и он был про­сто ника­кой после этих допро­сов. Сер­дар Рахи­мов, быв­ший пред­се­да­тель турк­мен­ско­го госте­ле­ра­дио, тоже абсо­лют­но измордованный.

– И все они, как и вы, вынуж­де­ны были давать такие же показания?

– А нам девать­ся было неку­да. Насту­па­ет какая-то запре­дель­ная, погра­нич­ная ситу­а­ция, когда ста­но­вит­ся уже без­раз­лич­но: что угод­но, толь­ко бы боль закончилась.

– А когда про­шло состо­я­ние зом­би­ро­ван­но­сти в резуль­та­те пси­хо­троп­ных уколов?

– Созна­ние пол­но­стью воз­вра­ща­ет­ся неде­ли через две-три.

– А когда вас сни­ма­ли на теле­ка­ме­ру в ряду осталь­ных аре­сто­ван­ных — помните?

– Это пом­ню, пото­му что сни­ма­ли еще, когда я голо­дал, в кон­це нояб­ря — в нача­ле декаб­ря. Режис­си­ро­ва­ла съем­ки сама гене­раль­ная про­ку­рор­ша, гос­по­жа Ата­д­жа­но­ва. Сна­ча­ла она лич­но бега­ла с трех­ко­пе­еч­ной «мыль­ни­цей» — фото­ка­ме­рой и сни­ма­ла нас по отдель­но­сти, потом коман­до­ва­ла опе­ра­то­ра­ми: отъ­езд, наезд, общий план, круп­ный план. Я, разу­ме­ет­ся, мно­го раз при­сут­ство­вал на самых раз­ных кино- и теле­съем­ках. Поверь­те — режис­сер она ника­кой. Потом я зате­ял с ней мисти­фи­ка­цию, и она уда­лась. Пока не могу открыть какую — обя­за­тель­но поле­тят голо­вы. А после съе­мок нас повез­ли туда, где яко­бы состо­ял­ся теракт.

– А вас-то чего? Вы же в дру­гом месте были?

– Это не ко мне вопрос. Это к гене­раль­но­му режис­се­ру, то есть про­ку­ро­ру. Из ее речи сле­до­ва­ло, что я, во вся­ком слу­чае, был одно­вре­мен­но в трех местах: там, где стре­ля­ли, воз­ле медж­ли­са, а так­же воз­ле теле­ви­де­ния с вин­тов­кой в руках. В дей­стви­тель­но­сти же я сидел вме­сте с Шихму­ра­до­вым и Джу­ма­е­вым в одной машине в 15 мет­рах от зда­ния медж­ли­са, турк­мен­ско­го пар­ла­мен­та. А меня сле­до­ва­те­ли все вре­мя пыта­лись убе­дить, что Джу­ма­ев в это вре­мя вел «КамАЗ», пере­го­ро­див­ший доро­гу кор­те­жу. Более того, что он стре­лял из авто­ма­та. И в это же вре­мя с ору­жи­ем в руках ожи­дал при­ка­за о взя­тии медж­ли­са… от себя само­го, веро­ят­но. А кро­ме того, нахо­дил­ся у теле­цен­тра, что­бы объ­явить о госу­дар­ствен­ном пере­во­ро­те. Про­сто пес­ня! Про­ку­рор­ша скла­ды­ва­ла вме­сте раз­ные пока­за­ния, но ума, что­бы све­рить их, у нее не хва­ти­ло, вот и полу­чи­лось, что мы были одно­вре­мен­но в раз­ных местах. Им, гру­бо гово­ря, было на все напле­вать. Самое глав­ное, что­бы Турк­мен­ба­ши в это поверил.

– А он в это поверил?

– Ну, навер­ное. Ведь когда я им объ­яс­нял, что я не мог быть одно­вре­мен­но в трех местах и нуж­но испра­вить эти пока­за­ния, они гово­рят: «Ты что! Это уже у пре­зи­ден­та было, он уже это видел». А если пре­зи­дент видел, зна­чит, испра­вить это невозможно.

– А что пред­став­ля­ет собой внут­рен­няя тюрь­ма МНБ?

– Во-пер­вых, как гово­ри­ли сле­до­ва­те­ли и про­ку­ро­ры, это курорт, пото­му что, напри­мер, в изо­ля­то­ре МВД в каме­ре на 16 мет­ров сидят 40 чело­век. Внут­рян­ка состо­ит из трех эта­жей. Пер­вый этаж, точ­нее, полу­под­вал — это пыточ­ные. Цоколь­ный раз­де­лен попо­лам. В одной поло­вине про­во­дят­ся допро­сы, а через решет­ку — дру­гая поло­ви­на с клет­ка­ми, где сидят пожиз­нен­ные. Там их пяте­ро: Шихму­ра­дов, Ыклы­мов, Джу­ма­ев, Ораз­гель­ды­ев… И еще кто-то. И верх­ний этаж, где сиде­ла вся осталь­ная пуб­ли­ка, обви­нен­ная в заго­во­ре. Чело­век 15–16 увез­ли после суда в новую тюрь­му в пустыне, в сотне кило­мет­ров от Ашхабада.

В Ашха­бад­ском СИЗО я понял, отку­да, к при­ме­ру, у началь­ни­ка Таша­уз­ской тюрь­мы при зар­пла­те в 50 дол­ла­ров «Мер­се­дес» сто­и­мо­стью 50 тыс. долл. Я спра­ши­вал: как это может быть? Мне отве­ча­ют: пере­да­ча заклю­чен­но­му сто­ит 50 долл., сви­да­ние — 200, девоч­ку в каме­ру — столь­ник. И так далее.

Но нам таких пред­ло­же­ний не дела­ли, пока нас охра­ня­ли каэн­бэш­ни­ки. Одна­ко, как толь­ко их сме­ни­ли эмвэ­д­эш­ни­ки, а потом и спе­ци­аль­ные люди, охра­ня­ю­щие тюрь­му, садист на сади­сте, — кося­ком от них пошли пред­ло­же­ния: бутыл­ка вод­ки — 10 долл., доза нар­ко­ти­ка — 2 доллара.

– Что так дешево?

– А это самый деше­вый мест­ный, точ­нее даже, афган­ский нар­ко­тик — терьяк, неочи­щен­ный опи­ум. Глав­ный пред­мет биз­не­са глав­но­го чело­ве­ка в этой стране. Как он им тор­гу­ет, я тоже рас­ска­жу в книге.

– Когда вы виде­ли послед­ний раз Бори­са Шихмурадова?

– Это было бли­же к кон­цу янва­ря. Его допра­ши­ва­ли в МНБ. Не могу ска­зать, что он был в хоро­шем состо­я­нии, но он был жив. Но знаю точ­но, что с 25 декаб­ря, когда он ока­зал­ся у них, его допра­ши­ва­ли чет­ве­ро суток без пере­ры­ва на сон. И во вре­мя пре­сло­ву­то­го выступ­ле­ния на народ­ном сове­те 30 декаб­ря он был ну ника­кой. Он падал со сту­ла, его под­ни­ма­ли… В 1937 году это назы­ва­лось «поста­вить на конвейер».

– Он читал свои показания?

– Да. Все читали.

– А Шихму­ра­до­ва тоже кололи?

– Думаю, что да. Ина­че про­сто невозможно.

– А поче­му вас, един­ствен­но­го из обви­ня­е­мых в заго­во­ре, не судили?

– Навер­ное, пото­му, что в слу­чае суда над аме­ри­кан­ским граж­да­ни­ном они вынуж­де­ны были бы дать воз­мож­ность при­сут­ство­вать на нем аме­ри­кан­ско­му кон­су­лу, нор­маль­но­му адво­ка­ту. Ведь ни на один суд над турк­ме­на­ми не пусти­ли нико­го: ни одно­го род­ствен­ни­ка, не гово­ря уже о пред­ста­ви­те­лях меж­ду­на­род­ных орга­ни­за­ций или ино­стран­ных журналистах.

– А как ска­зы­ва­лось вли­я­ние Турк­мен­ба­ши на эти процессы?

– Самым непо­сред­ствен­ным обра­зом. Он сам про­став­лял сро­ки обви­ня­е­мым. Гос­по­жа ген­про­ку­рор как-то похва­ста­лась этим фак­том. Меня спас­ли, во-пер­вых, меж­ду­на­род­ная под­держ­ка и аме­ри­кан­ское граж­дан­ство. А во-вто­рых, в одном из каких-то суме­реч­ных или «под­ко­ло­тых» состо­я­ний я как-то ляп­нул, что соби­рал­ся напи­сать кни­гу о Турк­ме­нии. И вот одна­жды, в сере­дине фев­ра­ля, меня сдер­ги­ва­ют с нар и гово­рят: «Парень, ты хотел напи­сать кни­гу? Давай, садись и пиши». Я тихо при­пал, но потом сопо­ста­вил: чем сидеть на нарах и гнить, поче­му бы и нет? Я же быв­ший кавэ­эн­щик, вспом­нил, что такое лите­ра­тур­ная мисти­фи­ка­ция, и согла­сил­ся. За эти два меся­ца я напи­сал две книги.

– На компьютере?

– Да. Каж­дый день меня при­во­зи­ли в пол­де­ся­то­го в про­ку­ра­ту­ру, сни­ма­ли наруч­ни­ки, сажа­ли в ком­на­ту, ста­ви­ли за дверь сол­да­та с дуби­ной, он ходил со мной даже в туа­лет. Мне при­но­си­ли обед, уже нор­маль­ный, не тюрем­ный, даже кон­фет­ку к чаю дава­ли. Я писал по 20 стра­ниц в день. Ген­про­ку­рор лич­но про­ве­ря­ла выпол­не­ние нор­мы, впи­сы­ва­ла цита­ты и редак­ти­ро­ва­ла текст. Когда я уже начи­нал отклю­чать­ся, в 8–10 вече­ра, меня сно­ва — в наруч­ни­ки и обрат­но в клет­ку. 12-часо­вой рабо­чий день, без выход­ных. При­знать­ся чест­но — я писал и веселился.

– О чем книги?

– Пер­вая — о тер­ак­те. Точ­нее, о той его вер­сии, кото­рую состря­па­ли в гепро­ку­ра­ту­ре. Мне дали про­честь все 55 томов дела, все, что на рус­ском, — про­чи­тал сам, а то, что на турк­мен­ском, — в изло­же­нии пере­вод­чи­ка. В резуль­та­те я ока­зал­ся един­ствен­ным, кто читал всю эту зани­ма­тель­ную исто­рию цели­ком. Когда сей труд был закон­чен, его отпра­ви­ли Ния­зо­ву. Г‑жа Ата­д­жа­но­ва потом ска­зал мне, что ни одно­го заме­ча­ния от него она не полу­чи­ла, зна­чит, кни­га ему понравилась.

Где-то в нача­ле мар­та при­хо­дит чело­век и гово­рит: «Все, Лео­нид Алек­сан­дро­вич, пре­зи­дент вас милу­ет и осво­бож­да­ет». И про­тя­ги­ва­ет три стра­нич­ки, кото­рые я дол­жен про­честь перед осво­бож­де­ни­ем. А там при­бли­зи­тель­но так: «Доро­гой Сапар­му­рат Турк­мен­ба­ши, да я твой друг по гроб жиз­ни, да я люб­лю тебя как маму, а может быть, еще силь­нее, спа­си­бо, что дал воз­мож­ность поси­деть у тебя в тюрь­ме, где я по-насто­я­ще­му про­зрел и понял, какой ты вели­кий», ну и тому подоб­ное… О кей, гово­рю, толь­ко наизусть ска­зать это не смо­гу, буду читать. Ста­вят каме­ру, и я все делаю про­фес­си­о­наль­но: в нее не смот­рю, голо­ву от тек­ста не под­ни­маю, гла­за­ми пока­зы­ваю пере­нос стро­чек, в общем вид­но, что читаю. А меня потом сно­ва в наруч­ни­ки и в клет­ку: «Пока реша­ет­ся ваша судь­ба, сади­тесь, пиши­те еще одну кни­гу». «Да вы что, — отве­чаю, — я еще от пер­вой не ото­шел…» «Ну, тогда опять буде­те сидеть».

– А про что вто­рая книга?

– Ген­про­ку­рор Ата­д­жа­но­ва сама при­ду­ма­ла назва­ние — «Турк­ме­ни­стан: Золо­той век». План мне напи­са­ли, при­во­лок­ли кучу лите­ра­ту­ры, про ков­ры, лоша­дей, про древ­но­сти. Ну и про турк­мен­ское сча­стье в эпо­ху Турк­мен­ба­ши, разу­ме­ет­ся. Зна­е­те люби­мый ашха­бад­ский анек­дот? «Сча­стье, когда живешь в такой заме­ча­тель­ной стране, как Турк­ме­ни­стан эпо­хи Турк­мен­ба­ши. А несча­стье, это когда у тебя такое счастье!»

– А глав­ное тво­ре­ние Турк­мен­ба­ши — «Рух­на­му» в каче­стве источ­ни­ка тоже дали?

– Отве­чаю: знаю наизусть, с любо­го места могу цити­ро­вать, как уго­лов­ный кодекс. Как в песне пелось: «Открою кодекс на любой стра­ни­це, и не могу — читаю до кон­ца». Сел писать эту вто­рую кни­гу, и не пове­ри­те, полу­чи­лось 350 стра­ниц, писал со ско­ро­стью иди­о­та. Закон­чил я 8–9 апре­ля, перед самым визи­том Турк­мен­ба­ши в Моск­ву, и его бра­та­ния с Пути­ным. И вско­ре меня отпу­сти­ли. Но перед этим я спо­до­бил­ся чести раз­го­ва­ри­вать с Самим.

– Поздрав­ляю! Как это выглядело?

– Здо­ро­во! 24 апре­ля при­бе­га­ет ко мне один из сле­до­ва­те­лей с выпу­чен­ны­ми гла­за­ми: «Быст­ро к Ата­д­жа­но­вой!» А она меня ждет в сво­ем каби­не­те стоя навы­тяж­ку. «Стань­те здесь, сей­час с вами будет раз­го­ва­ри­вать Сапар Ата­е­вич». «А как мне его назы­вать-то?» «Как в обра­ще­нии вашем напи­са­но, так и гово­ри­те». И вот я слы­шу ро-о-одной голос в труб­ке: «Ну что, г‑н Кома­ров­ский, мы при­ня­ли реше­ние пере­дать вас аме­ри­кан­ским вла­стям…» И я в ответ по пол­ной про­грам­ме: «Ваше пре­вос­хо­ди­тель­ство, глу­бо­ко­ува­жа­е­мый Сапар­му­рат Турк­мен­ба­ши Вели­кий…» А он мне еще про то, как ему понра­ви­лись мои кни­ги и как он наде­ет­ся, что я по воз­вра­ще­нии в Аме­ри­ку их издам. Я отве­чаю, конеч­но, мол, дру­гих дел у меня про­сто нет сей­час. А ген­про­ку­рор­ша мне все это вре­мя пока­зы­ва­ет бумаж­ку со сло­ва­ми: «гово­ри ему спа­си­бо». И я отра­ба­ты­ваю: «Г‑н пре­зи­дент, огром­ное вам спа­си­бо за все!» — и повто­ряю это несколь­ко раз на все лады. А Турк­мен­ба­ши мне в ответ: да лад­но, типа, не за что…

– А теперь вы вро­де как уже тре­тью кни­гу пиши­те, толь­ко уже на воле?

– Я пишу кни­гу о сво­их при­клю­че­ни­ях в Турк­ме­нии. Я нико­гда не был злым чело­ве­ком, но сей­час я очень зол. И твер­до убеж­ден, что прав­ду о Турк­ме­нии нуж­но знать всем. И вот эту прав­ду я наби­ваю сей­час у себя на ком­пью­те­ре. Я закон­чу кни­гу до кон­ца мая. Весь гоно­рар от изда­ния кни­ги я поло­жу на счет фон­да помо­щи турк­мен­ским полит­за­клю­чен­ным, кото­рый сей­час созда­ет­ся. Я очень наде­юсь, что моя кни­га будет изда­на и в Рос­сии, и в Аме­ри­ке, а те, кто при­ни­ма­ют реше­ния, пой­мут, что турк­мен надо спасать.

8 мая посол США в ОБСЕ Сте­фан Мини­кес, высту­пая в Вене на засе­да­нии Посто­ян­но­го сове­та этой орга­ни­за­ции, выра­зил серьез­ную оза­бо­чен­ность уча­стив­ши­ми­ся сооб­ще­ни­я­ми о бес­че­ло­веч­ном обра­ще­нии с заклю­чен­ны­ми в тюрь­мах Турк­ме­нии. Посол Мини­кес сооб­щил, что рас­по­ла­га­ет заслу­жи­ва­ю­щи­ми дове­рия све­де­ни­я­ми о двух смер­тель­ных исхо­дах сре­ди заключенных.

«Эти све­де­ния уси­ли­ли нашу оза­бо­чен­ность по пово­ду усло­вий содер­жа­ния в заклю­че­нии наше­го быв­ше­го кол­ле­ги Баты­ра Бер­ды­ева и дру­гих лиц, аре­сто­ван­ных в свя­зи с собы­ти­я­ми 25 нояб­ря 2002 года. Они под­чер­ки­ва­ют необ­хо­ди­мость немед­лен­но­го досту­па к аре­сто­ван­ным чле­нов семей, а так­же пред­ста­ви­те­лей меж­ду­на­род­ных орга­ни­за­ций, в том чис­ле Меж­ду­на­род­но­го коми­те­та Крас­но­го Кре­ста. Мы наста­и­ва­ем на том, что­бы пра­ви­тель­ство Турк­ме­ни­ста­на обес­пе­чи­ло такой доступ ко всем аре­сто­ван­ным и осуж­ден­ным», — под­черк­нул аме­ри­кан­ский посол.

С ана­ло­гич­ным заяв­ле­ни­ем высту­пил и Евро­со­юз. «Мы пол­но­стью раз­де­ля­ем оза­бо­чен­ность США и счи­та­ем отказ в досту­пе к заклю­чен­ным абсо­лют­но непри­ем­ле­мым, –гово­рит­ся в заяв­ле­нии ЕС, — более того, это пря­мое нару­ше­ние Турк­ме­ни­ста­ном пра­во­вых обя­за­тельств в рам­ках мно­го­чис­лен­ных меж­ду­на­род­ных дого­во­ров и соглашений»